Публичный дневник (17)

Продолжаю делиться с читателями портала некоторыми извлечениями из моего «публичного дневника», который начал вести с первых дней марта, когда вести о корона вирусе становились все тревожнее и тревожнее.

Как всегда, думаю о нас с вами до корона вируса и о нашем возможном будущем, после корона вируса.

25 мая 2020 г.

В последнее время меня все больше волнуют проблемы соотношения массового человека и человека элитарного. Волнуют применительно к современному миру в целом, волнуют применительно к нашей стране, волнуют применительно ко мне самому.

Несколько тысячелетий меньшинство управляло обществом, в их руках были все интеллектуальные и эмоциональные ресурсы, в их руках была вся сакральная информация, в которой были закодированы правила жизни, они поддерживали порядок, они наказывали за проступки, они за всех думали, они за всех чувствовали.

Соглашусь, это слишком сильное обобщение.

За скобками остались античная Греция, Афины, золотой век демократии, реформы Перикла, открытие власти большинства, пусть во многом власти формальной, само «большинство» в демократических полисах Древней Греции, составляло «меньшинство» населения.

За скобками остался Иисус, после появления которого рухнули все социальные вертикали, деление на центр мира и на его периферию, благодать могла найти любого человека, самого униженного и растоптанного, в том числе по отношению к себе самому, благодать могла обнаружиться в любом месте, самом захолустном, самом захудалом, в котором, казалось, обрести человеческий облик уже невозможно.

За скобками осталась народная культура, огромный, почти необъятный резервуар, пульсирующий в неведомых глубинах, почти иррациональный, неведомый сам для себя, он включал в себя огромный спектр от мифов, народных культов и поверий, до фольклора, народной музыки, домашней утвари, народной кухни, в нем подспудно, имплицитно, жили свои нормы и правила, своя мораль, свои способы думания и чувствования.

За скобками остался один из самых великих романов мировой литературы, «Красное и черное» Стендаля, о любви и ненависти, о гордости и презрении, о том, что даже великая любовь не способна разрушить вековые социальные перегородки, когда неистовая, исступленная гордость плебея, через которую он не может, да и не хочет, переступить, натыкается на столь же неукротимое, непреходящее высокомерие аристократки, через которое и она не может, да и не хочет, переступить

За скобками остались – позволим себе толику сентиментальности - бесконечные модификации мифа о Золушке, столь чарующие не только для женских душ, все о том же, о вертикали, но теперь о том, что по мановению волшебной палочки вертикаль может исчезнуть, раствориться в воздухе, и обычная замарашка может мгновенно превратиться в принцессу, о том, что подлинная принцесса является из невинности и чистоты, спрятанной в «золушках», модификаций мифа о Золушке будет множество, на любой вкус, от «Пигмалиона», о том, как чопорный профессор лингвистики создает настоящую леди, с почти образцовой речью, из обычной, грубо-косноязычной цветочницы, в которую сам же влюбляется, до столь популярной «Красотки», когда изысканный джентльмен создает утонченную леди из дешевой, вульгарной проститутки, в которой открывается неведомое ей самой женское обаяние, и, опять же, сам в нее влюбляется.

За скобками осталось много другого, из разных областей, из разных сфер, мне известного, а еще больше неизвестного, что может поставить под сомнение мое «слишком сильное обобщение».

Но, с оговорками, с корректировками, мы должны признать: несколько тысячелетий, правило меньшинство, абсолютное меньшинство, т.е. не 49%, а всего 2-3%.

Можно ли сказать, что это было несправедливо, что человечество заблуждалось.

Разумеется, нет.

Во-первых, не следует навязывать истории моральные смыслы, разговоры об «исторической справедливости», не более, чем миф, которым мы сами себя утешаем.

Во-вторых, вертикаль, пирамиду, иерархии, человек наследовал от природы, они существовали и буду существовать всегда, если не открыто, декларативно, то скрыто, подспудно, они репродуцируются вновь и вновь, мы вправе отнести их к архетипам человеческого существования.

В- третьих, в каких-то вопросах можно довериться и Гегелю, все-таки гений, согласимся с ним, «все действительное разумно», правление меньшинства было разумным, хотя интерпретировать эту формулу не обязательно по-гегелевски.

Одним словом, так было, значит так должно было быть, значит это было адекватно историческому времени. До тех пор, пока было разумно, до тех пор, пока не перестало быть адекватным.

Пожалуй, по крайней мере, если говорить о Новом времени, все началось с Великой французской революции. Большинство восстало, его предводители и идеологи объяснили большинству, что они во всем равны меньшинству, что свобода означает равенство, что свободу и равенство не получают, а завоевывают. Эта мысль опьяняла настолько, что требовала немедленного отмщения, отрубленные головы, кровь, море крови, опьяняли не меньше, чем мысль о свободе и равенстве.

Началось то, что позже назовут «восстанием масс», которое изменило всю панораму мировой цивилизации.

«Восстание масс» стало расширять свои границы, не только за счет новых идеологий, но и за счет открытия «новых бесправных», как по цепочке (джина выплеснули из бутылки) выплеснулась целая серия «восстаний».

Сначала со смертью королевы Виктории завершилась эра викторианской морали, «восставшие женщины» потребовали права на «не викторианское» выражение чувств, далее, потребовали права на женскую сексуальность, далее, далее, все продолжилось сексуальной революцией, в которую оказались вовлечены и мужчины.

«Восстала» молодежь, оказалось она была бесправной, даже внутри правящего меньшинства, оказалось, что викторианская мораль не давала выхода и ее чаяниям, и ее страстям, все закончилось молодежной революцией, которая не знала ограничений ни по полу, ни по каким-либо иным признакам, молодежная революция прокатилась по разным странам и, во многом, изменила панораму мира.

«Восстание масс» распространилось и на колониальные народы, которые заявили о своих правах, их перехлестывала ненависть к колонизаторам, хотя они не отдавали себе отчет, что колонизаторы и спровоцировали и их протест, и их ненависть. Как и во всех других случаях, оказалось легче «восстать», чем «догнать», многие из «восставших» народов «догоняют» до сих пор, и уже успели забыть, с какой целью они «восставали».

Массовый человек как продукт «восстания масс», плюс как продукт «массового образования», настолько же универсального, насколько унифицирующего, плюс как потребитель товаров, его спрос теперь определял динамику стремительного роста производства, плюс как продукт индустрии развлечений, спорт (футбол, баскетбол, бой без правил), поп-музыка, которые нуждались в многотысячной, возбужденной аудитории, плюс как продукт индустрии туризма, которая привела в движение огромные толпы туристов, потребляющих «культуру» как подобие «фаст фуда», плюс, плюс, плюс, стали реальностью с которой всем пришлось считаться.

«Восстание масс» стало перерастать в «правление масс», это был новый цивилизационный вызов, для политиков, экономистов, социологов, психологов, даже для психиатров, это был новый вызов для меньшинства.

Но насколько эти процессы можно было соотнести с тем, что происходило в нашей стране?

Об этом в следующий раз.

26 мая.

Мы долгие годы (более ста лет) были частью Российской империи.

Именно под влиянием процессов, которые происходили в России, во второй половине XIX века, и, в большей мере, под влиянием процессов, связанных с нефтяным бумом в Баку, смогло состояться наше славное пятидесятилетие «от Экинчи до АДР».

Потом, когда революции 1917 года сокрушили Российскую империю, мы стали частью Советской империи, пока эта империя не рухнула.

Нравится нам это или не нравится, мы должны признать, во многом, мы продолжаем жить в пространстве идеологем пролетарской революции в России, соглашаясь или не соглашаясь с ними, пытаясь развенчать эти «коммунистические идеологемы», и не осознавая, как глубоко они проникли в наше сознание (и подсознание).

Это относится ко многим вопросам, к «восстанию масс» не в последнюю очередь.

У нас, как и во многих других странах, правит бал «массовый человек», в родословной которого и лозунги Великой французского революции, и прокатившиеся по миру «восстания масс», но, в большей степени, пролетарская модификация этих процессов.

Этот «пролетарский» дух, проявляется буквально во всем.

Когда мы говорим о «национализме» как о единстве помыслов и деяний (иначе, о единстве слов и поступков), о единстве как о монолите, под «националистическую» оболочку мы невольно подкладываем «пролетарское» содержание.

Когда мы говорим об НПО (неправительственных организациях), миссия которых в «служении народу», мы не отдаем себя отчет, что повторяем советское клише, что живой ритм НПО, говорит о том, что возникает общество, которое само себя создает и пересоздает, что оно и есть сам «народ».

Когда мы говорим о «правах человека», мы, как правило, не имеем в виду правовые институты, мы выражаем стихийный протест против социальной несправедливости, царящей в обществе.

Когда в наши дни «разоблачают» очередного коррупционера, мы думаем не столько о правовой подоплеке подобного «разоблачения», сколько о справедливости, как о «пролетарском» отмщении.

А разве трудно расслышать не просто советские, а именно пролетарско-советские подходы, в риторике наших властей, на протяжении последних нескольких десятилетий.

Одним словом, во многом, если не во всем, у нас торчат уши пролетарской модификации «восстания» масс.

Как не парадоксально, даже наша элита, в каких-то своих проявлениях, воспринимается как пролетарская модификация «восстания масс».

Что я имею в виду?

Сразу скажу, речь не идет о «пролетарском» или «деревенском» происхождение нашей элиты, в этом нет ничего страшного, если этого не стыдиться.

Я имею в виду рецидивы массового образования, которое начиналось как пролетарский «ликбез» (молодым, пожалуй, неизвестна эта советская аббревиатура, означавшая «ликвидацию безграмотности»), и в наших условиях привела к тому, что в результате подобного «ликбеза», сознание «профессора» оказалось почти тождественным сознанию «массового человека».

Я имею в виду советскую номенклатуру и их отпрысков, успешно переживших (скажем прямо, переигравших, романтиков из «народного движения») «националистические» времена, поддержанные нашей новой-старой властью (на постсоветском пространстве, действительно, этому нет аналога) и убежденных в своей «избранности».

Я имею в виду и наших «интеллигентов», «космополитизм» которых носит местечковый характер, которые, классической (здоровой) формуле глобального века: «жить локально, думать глобально», противопоставили свою местечковую формулу: «жить глобально, думать локально».

Я имею в виду, меритократов разных мастей, в том числе меритократов во власти, убежденных, что английский язык и западное образование, по праву открывает им доступ к руководящим постам, которые ассоциируются только со «сладкой жизнью».

 С этим приходиться считаться, изменить рецидивы этого сознания в один день невозможно, ничего нет опасней, чем попытки изменить ситуацию революционным путем, инстинкт разрушения, даже если он прикрывается лозунгами о «справедливости», как правило, ни к чему хорошему не приводит.

Другой вопрос, что, как и во всем мире, противодействием этим процессам должен стать «элитарный человек», хотя различие в вызовах между странами «первого» и «третьего» мира, предполагает и различие в требованиях к самому «элитарному» человеку.

Но и в странах «первого», и в странах «третьего» мир, подлинную элиту объединяет одно, она выступает от имени «высокой культуры», она носитель «высоких смыслов», она защищает общество от нравственной эрозии, ей должны быть чужды как конъюнктурные подходы «здесь и сейчас» (в нашем случае, «пятидневный мир», «beşgünlük dünya»), так и тотальный скепсис.

27 мая.

Итак, думаю, как и везде в мире, у нас есть спрос на «элитарного человека». Вызов, идущий от пугающей гегемонии массового человека, которого стало слишком много, и физически, и психологически, и по думанию, и по чувствам.

Выношу за скобки нашу политическую элиту, чуждую мне не меньше массового человека.

Выношу за скобки нашу финансовую элиту, чуждую мне не меньше массового человека.

Остается элитарный человек, которого вижу в двух, исторически сложившихся, ипостасях: «аристократ духа» (кавычки раскрою чуть позже) и интеллектуал.

Поскольку пишу не социологический трактат, а вольный «публичный дневник», то имею в виду не персоны, которых можно пересчитать по головам, а типы сознания и типы поведения.

С интеллектуалом все, более или менее, понятно, его родословная начинается издревле, она идет от древних магов, от восточных мудрецов, древнегреческих философов, далее, далее, к университетам, в самое последнее время, плюс к публичным интеллектуалам, в том числе, осваивающих виртуальные площадки.

Интеллектуалы сохраняют традицию умствования, учат мыслить, не дают забалтывать идеи Просвещения, которые нередко сводятся к сумме знаний, или к просвещению масс, интеллектуалы в той мере, в какой у них хватает сил, противостоят спонтанному, во многом, поверхностному, «думанию» в социальных сетях.

… Буквально вчера, читал очередные рассуждения о Карабахе, сами по себе эти рассуждения были не тривиальными, но не было в них подлинной элитарности, когда представляется бессмысленным, искать выход внутри герметических исходных установок …

Когда говорю об «аристократах духа», имею в виду, людей благородного поведения, для себя их называю людьми «осанки», людьми самостояния, они всегда вне, всегда особняком, но это для них не жест, они никому ничего не навязывают, никому ничего не доказывают, в них нет презрения к другим, поскольку нет боязни смешаться с толпой.

Вновь уточню, говорю не о персонах, «этот», «тот», говорю о типе сознания, и, о соответствующем типе поведения.

Так вот, чем дальше, тем больше во мне складывается убеждение, что в наших краях (так и хочется, вслед за Зардаби, сказать, «в нашем захолустье»), в наших нравах, в нашей самооценке, в нашем восприятии мира, и себя в этом мире, можно обнаружить заметный вакуум, которым и востребован элитарный человек, и как интеллектуал, и как «аристократ духа».

Применительно к нам, принимая во внимание наш исторический опыт, готов предположить, для нас обособление элиты, ее открытое противостояние диктату массового человека, важнее узко понятой, просветительской миссии.

Об элите, и как интеллектуалов, и как «аристократов духа», можно говорить долго и путано, но порой, - в этом преимущество «вольного дневника» - всего один признак воспринимается как прозрение, как архимедова точка опоры, так и хочется воскликнуть, «эврика».

Совершенно не исключаю, что это только мое «прозрение», другие только разочарованно пожмут плечами, сочтут, что это если и не заблуждение, то явное преувеличение. Не мне судить, главное поделиться своим «прозрением», тем более, я-то знаю, что мое «прозрение» не столь самостоятельно, что, как и во многих других случаях, отталкиваюсь от мыслей других.

Наряду с блужданиями по Интернету, подсказка пришла от карантина: отношение к одиночеству, к самозаточению, вот тот признак, который сегодня ставлю во главу угла, и для интеллектуалов, и для аристократов духа.

Начну с того, что любой человек, который занимается умственной или творческой деятельностью, должен по собственной инициативе, время от времени, самоизолироваться.

Чтобы оставаться наедине с собой, чтобы встречаться с самим собой, чтобы обращаться к самому себе.

Чтобы перенастраиваться, перезагружаться (почти как компьютер), психологически, а в необходимых случаях, и психиатрически, при этом, в отличии от «массового человека», он сам должен быть своим психологом и психиатром.

Чтобы восстанавливать свою внутреннюю гармонию, которая у людей умственной или творческой деятельности, как и у всех людей, не может не давать сбоев.

Если есть в этом необходимость подстегивать себя, только без обидных саморазоблачений (по отношению к себе, они не менее обидны, чем по отношению к другому).

Чтобы в результате не бояться самого себя, не бояться окружающего мира, чтобы после этой «перезарядки» возвращаться в жизнь, к творчеству, к заботам, к преодолению неизбежных трудностей.

Человек, которого мы назвали массовым, как правило в подобной самоизоляции не нуждается. Совершенно не собираюсь его клеймить, он может быть чище, душевнее, просто порядочнее, того, кого мы назвали элитарным. Но, как правило, он боится одиночества, свободное время его пугает, в зависимости от пола, возраста, образования, прочего, он заполняет его застольем, водкой, карточной игрой, телефонным трепом, сериалами, чем глупее, тем лучше, спортивными передачами, и многим другим, главное, чтобы не останавливаться, главное, чтобы не оставаться наедине с собой. А если не получается, если настигает его меланхолия, или, того хуже, депрессия, то, как правило, массовый человек сам с этим не справляется, приходиться обращаться к психологу или психиатру, хорошо если попадется умный психолог или психиатр, поможет человеку самому себе помочь, а не будет пичкать лекарствами.

Допускаю, что мысль моего воображаемого оппонента зацепилась за «застолье, водку, сериалы», чтобы возразить мне, а «что в этом плохого». Спешу его успокоить, ничего плохого в этом нет, готов признаться, и со мной случается, когда слишком тягостно одиночество, случается, что радуюсь предстоящему застолью, признаюсь, что считаю себя заядлым спортивным болельщиком, что бываю порой в таком настроении, что чем глупее сериал, тем лучше. Все мы люди, все мы человеки.

Но …

Я говорю о самозаточении, не как о психотерапии, чтобы спрятаться от мира и остаться «чистеньким» и «здоровеньким», а как о психотерапии, чтобы не потонуть в каждодневных заботах, не потонуть в суете будней.

Я говорю о том, что для того чтобы суметь пойти навстречу миру, приходится сначала изолировать его от себя.

Я говорю о самозаточении, которое помогает не разрушать себя, чтобы, одновременно, - главное в моей «прозрении» - легче встраивать себя в мир.

Я говорю о самозаточении, которое помогает лучше разобраться в себе и в мире вокруг, чтобы уже после самозаточения, научиться не переживать по поводу того, что от тебя не зависит от тебя, и тратить свои силы только на то, что ты можешь изменить

В наших исторических обстоятельствах, элитарный человек вынужден самоизолироваться, чтобы найти в себе опору противостоять практически всем, власти, народу, нравам, традициям, истории, идеологии, возможно и тому, что никто тебя не поймет, и никто не поддержит

При этом – самое трудное – противостоять без жеста, без обвинений, без разоблачений, не пытаясь что-то доказать, до кого-то достучаться.

Верить, что аскеза самозаточения и выход из самозаточения, смогут способствовать – то ли моя фантастика, то ли моя утопия – «камерному», душевному восприятию мира, способному противостоять удушающему, бешенному ритму эпохи

 Верить, что каждый из нас одновременно сам по себе, и «истечение из целого», как говорил Марк Аврелий.

Верить, что тебя услышат, даже если ты понимаешь, что шансы у тебя нулевые.

Приблизительно так, как у Гасанбека Зардаби, почти 160-170 лет тому назад.
 

Публичный дневник (18)

Публичный дневник (16)

Публичный дневник (15)

Публичный дневник (14)

Публичный дневник (13)

Публичный дневник (12)

Публичный дневник (11)

Публичный дневник (10)

Публичный дневник (9, продолжение)

Публичный дневник (9, начало)

Восьмая часть

Седьмая часть

Шестая часть

Пятая часть

Четвертая часть

Третья часть

Вторая часть

Первая часть